Профессия — гений

Я, как мог, откладывал этот момент. Почему? Да потому что признаваться в любви — это всегда сложно и даже страшно.

Когда мне было лет 13, один взрослый дядя спросил меня, кто мой любимый композитор. Я ответил: Римский-Корсаков. Дядя хмыкнул и пожал плечами. И я понял, что он мне не поверил! Подумал, что подросток решил сумничать, выпендриться.

С тех пор прошло много лет, я услышал много разной музыки, и теперь, вероятно, не смог бы ответить на этот вопрос так однозначно. И всё же я, не кривя душой, по-прежнему назвал бы Римского-Корсакова одним из самых любимых своих композиторов и самым любимым оперным композитором, музыкальным демиургом, то есть, простите, драматургом.

Чудаки, которые, подобно мне, любят Римского-Корсакова и выделяют его среди прочих, время от времени встречаются и в России, и даже за рубежом. Но всё же это пристрастие довольно нетипично, и этот факт меня глубоко печалит, ибо, на мой взгляд, он свидетельствует о том, что в области «высокой» музыки действуют ровно те же законы, что и на прочих потребительских рынках.

Римскому-Корсакову ужасно не повезло. Будь он гомосексуалистом, или алкоголиком, или, на худой конец, химиком — всё было бы не так страшно. Это вполне продаваемые «бренды». Но он был просто честным, скромным, ответственным и трудолюбивым мастером своего дела. А профессор Преображенский никогда, ни при каких обстоятельствах не станет русским национальным героем. Ну, а то, что музыку гениальную писал — так мало ли кто чего писал!

Музыка Римского-Корсакова слишком изысканна и интеллигентна, чтобы быть популярной. И при этом начисто лишена той высокопарности и заумности, благодаря которым она могла бы прослыть «элитарной». Куда ни кинь — всюду клин, в общем. Музыка Римского-Корсакова прекрасна и неприметна, как полевой цветок. Чтобы разглядеть, а тем более залюбоваться, а уж тем более полюбить, нужно время. У кого нынче есть время? Покажите мне этого счастливчика!

Римский-Корсаков неудобен. Со своей внешне непримечательной биографией трудоголика, со своей трезвостью и отсутствием какой бы то ни было блажи, со своим вдохновенным, порой весьма непатриотичным космополитизмом, со своими гуманистическими, европейскими идеалами, он никак не желает вписываться в идиллическую и самоварную историю русской музыки. Замолчать Римского-Корсакова нельзя — слишком крупная фигура, и потому историография разделалась с ним другим путём: чуть-чуть отодвинула на второй план, а заслуженное восхищение подменила заслуженным уважением. И гениальный музыкант как-то незаметно превратился в видного деятеля. Кто у нас великий русский композитор? Мусоргский? Чайковский? А Римского-Корсакова знаете? Конечно — как же, это такой известный профессор. Немножко, правда, сухарь, книжный червь, но зато всю жизнь беззаветно служил искусству…

Тьфу!

Римского-Корсакова всё время норовят в чём-нибудь обвинить. О том, как глупо его обвиняют в том, что он отредактировал оперы Мусоргского — это вместо того, чтобы сказать спасибо — я уже писал. Недавно я узнал, что в советские годы даже существовал негласный запрет на упоминание того факта, что многие сцены «Князя Игоря» написаны Римским-Корсаковым. Почему, спрашивается? Один приятель-музыкант заявил мне как-то: «Знаешь, у меня такое впечатление, будто ко всей русской опере была приложена одна большая грязная лапа». Это он о Римском-Корсакове, если кто вдруг не понял. Такая риторика не редкость. О том, что без этой «лапы», вероятно, не было бы русской оперы как явления, обычно не упоминается. Каждый раз, когда говорится (или подразумевается) что-то подобное, я вскипаю от негодования.

Самый младший и на первых порах не самый многообещающий член «Могучей кучки» (Балакирев видел в нём в первую очередь симфониста — ха-ха-ха!), Римский-Корсаков полностью дискредитировал красивую сказку о кружке гениальных приятелей-дилетантов, но зато потом бережно сохранил для потомков всё, что осталось от «Кучки». Собственно говоря, все претензии к Римскому-Корсакову сводятся к обвинениям в профессионализме. В отличие от всех остальных, он заставил себя сделаться профессионалом. А как же вдохновение и наитие, ширь и глубь, бесшабашность и залихватскость? А как же загадочная русская душа?!

Тут мне могут сказать: помилуйте! Кто вашего Римского-Корсакова обидел? Его именем консерватория названа, музыку его исполняют. Да, всё это так. Но и несправедливость, о которой я говорю, тоже никуда не делась. Дело в том, что Римский-Корсаков — это один из тех удивительных, редких людей, перед которыми мы будем всегда в неоплатном долгу. Даже если мы ему поставим в каждом городе по памятнику из чистого золота, как Туркменбаши, и то не отблагодарим его, как следует.

Судите сами. Одной только педагогической деятельности его хватило бы, чтобы себя увековечить. Через его руки так или иначе прошли такие композиторы как Аренский, Черепнин, Глазунов, Мясковский, Ипполитов-Иванов, Гречанинов, Лысенко, Лядов, Стравинский и даже совсем юный Прокофьев. И многие-многие другие! У Римского-Корсакова брал уроки композиции скрипач театра Итальянской оперы Отторино Респиги. Так что, как знать, если бы не Римский-Корсаков, имели ли бы мы теперь возможность любоваться пиниями и фонтанами Рима прямо из Большого зала консерватории? В общем, к «музыкальному ландшафту» XX в. Римский-Корсаков приложил свою «лапу» по полной программе.

Но педагогика педагогикой, поговорим всё же о главном — о творчестве. Вопреки ожиданиям Балакирева, полнее всего Римский-Корсаков раскрыл себя не в симфонической, а в оперной музыке, которая оказалась его подлинным призванием. Им написано пятнадцать опер, и почти сплошь — шедевры. Остальное творчество композитора известно несколько менее, хотя и там встречаются настоящие жемчужины, самые яркие из которых — это знаменитая симфоническая поэма «Шехеразада» и гораздо менее известная, но столь же гениальная симфоническая поэма «Антар». То есть фактически тоже произведения с «театральной» подоплёкой, рассказывающие историю конкретных персонажей. Считай, оперы без пения. А вот в «чистых» жанрах композитор чувствовал себя менее уверенно. Им написано две симфонии (как ни странно, Первая и Третья; Вторая была переработана и переименована в симфоническую поэму, как раз в того самого «Антара») и фортепианный концерт в листовской манере — и хотя рука мастера чувствуется и в этих сочинениях, откровением они, пожалуй, не стали.

Зато оперы… М-м-м, вкуснятина!

Идеи и идеалы

Оперное наследие Римского-Корсакова довольно разнообразно. И тем не менее, через всё его творчество проходят некоторые общие идеи и проблемы, которые я сейчас постараюсь кратко подытожить.

1) Сказка и реальность

Римский-Корсаков очень любил противопоставить друг другу два мира: реальный мир людей и мира сказочный, вымышленный, волшебный. Само по себе это неудивительно: люди испокон веков боятся вымышленных существ и персонифицированных сил природы. Но у Римского-Корсакова всё иначе. Здесь именно сказочные персонажи, столкнувшись с грубой и прозаичной реальностью, обычно оказываются хрупкими и беззащитными.

2) Каждая опера — это мир

У Римского-Корсакова нет двух одинаковых или даже похожих друг на друга опер, поскольку в каждой он создаёт законченный портрет какой-либо цивилизации (иногда абсолютно вымышленной, иногда имеющей реальный исторический прототип) со своей культурой, верованиями, обычаями. А это требует каждый раз новых художественных подходов. Как я уже писал ранее, создавать на оперной сцене образы не только людей, но и разных культур и сталкивать эти образы в конфликте — идея Глинки. Но Римский-Корсаков довёл этот глинкинский приём до невероятного совершенства. И исступлённое солнцепоклонничество берендеев, и наивное средневековое православное мировоззрение персонажей «Китежа», и вольный дух Новгородской республики — всё это композитор живописует с такой искренней увлечённостью, как будто сам только что оттуда.

3) Природа и обряд

Римский-Корсаков удивительно, просто удивительно чувствовал природу. Всевозможные стихийные силы получили в его музыке неимоверно многообразное воплощение. По молодости, будучи морским офицером, композитор совершил кругосветное плавание, и образ моря, постоянно возникающий то там, то сям в его творениях — это вообще отдельный разговор!

Особое место в эстетической системе Римского-Корсакова занимает цикличность процессов природы. И связанные с этой цикличностью всевозможные обряды, коих он был большой знаток. Эти явления в сознании композитора неразрывны. Человек в его операх раскрывается через отношение к природе, а природа предстаёт как естественная часть культуры. Можно ещё сказать, что обряд для Римского-Корсакова — это культурное отражение происходящих в природе процессов, а постоянно возобновляющееся повторение естественных циклов — это бесконечный совершаемый природой обряд.

Мировоззрение Римского-Корсакова нередко стыдливо называют пантеизмом. По-моему, гораздо честнее и точнее было бы назвать его атеизмом.

Впрочем, о какой честности и точности можно говорить?! Мне вспоминается как лет 6 — 7 назад, в рамках очередного Московского пасхального фестиваля оркестр Мариинского театра выступал с концертом в МГУ. Программа была довольно сложная, и между её номерами один известный и красноречивый музыковед разъяснял университетской публике, что именно та должна услышать. Перед исполнением увертюры Римского-Корсакова «Светлый праздник», он поведал нам, что этой музыкой автор хотел изобразить отголоски язычества в праздновании православной Пасхи. А затем оратор произнёс — вернее, даже прокричал, — буквально следующее: «Это Римский-Корсаков так говорил, сам бы я никогда не решился на такое кощунство!» Вот такие у нас учёные, «объективно» изучающие музыку! Я очень надеюсь, что, уйдя со сцены после своего бесовского выступления, он первым делом трижды перекрестился и плюнул через левое плечо. А в ближайшее полнолуние не поленился зарезать козу, от греха подальше.

4) Оптимизм

Римский-Корсаков был скептиком, но, как ни странно, не был при этом пессимистом. В его сочинениях нередко происходят события трагические, порой ужасающие. Но в общем и целом, творчество его оптимистично. И оптимизм этот самой драгоценной пробы. Не идиотская беспричинная жизнерадостность, а выстраданная убеждённость в том, что такие вещи, как порядочность, верность себе, энтузиазм, в конечном счёте вознаграждаются. Иногда только морально. Иногда только на том свете. Но от музыки Римского-Корсакова ни у кого не опустятся руки и не пропадёт стремление жить и действовать. В самых безнадёжных и непоправимых обстоятельствах его герои остаются людьми и находят в себе силы если не победить судьбу, то по крайней мере сыграть с ней вничью.

5) Волшебная сила

Слушая оперы Римского-Корсакова, трудно не заметить его неистовую любовь к искусству и почти фанатичную веру в безграничные возможности преобразующей силы последнего. В некоторых случаях эта сила становится важнейшим двигателем сюжета его опер

Разумеется, те закономерности творчества Римского-Корсакова, на которые я сейчас обратил ваше внимание, — это никакая не догма, и в разных произведениях они проявляются по-разному: иногда открыто, иногда подспудно, иногда будучи вывернутыми наизнанку. Но как бы то ни было, для понимания опер композитора они крайне важны, и как я собираюсь показать в скором времени, самые значительные его успехи были связаны именно с теми литературными сюжетами, которые оказывались максимально созвучны очерченному здесь кругу проблем.

Гость из будущего

Итак, Римский-Корсаков обладал уникальной способностью «музыкально перевоплотиться» в человека любой культуры и искренне «присвоить» себе его мировоззрение и убеждения. Значит ли это, что сам композитор был циничным человеком без убеждений? Нет, его собственные убеждения отчётливо проступают сквозь творчество.

В самом деле, композитор рубежа XIX и XX вв. просто не мог в своей частной жизни искренне разделять взгляды и мировоззрение персонажей, живших в других эпохах и культурах. Но ему было вполне по силам искренне восхищаться их взглядами и мировоззрением — с огромной любовью представляя нам бесконечное разнообразие способов взаимодействия человека с объективной реальностью.

Единственная цивилизация, о которой он в своих операх говорит порой нелицеприятно и даже с негодованием, — это цивилизация русская, отечественная. Разумеется, это не потому что её он особенно терпеть не мог или считал хуже прочих, а просто потому, что это его касается. Ругать своего ребёнка — можно и даже нужно. Ругать чужих — неприлично. То же самое относится и к стране, к культуре. Увы, эта простая и очевидная мысль недоступна пониманию так называемых патриотов, не сделавших для России и миллионной доли того, что сделал Римский-Корсаков.

Римский-Корсаков не использовал и не вводил таких понятий, как мультикультурность, терпимость, уважение к правам личности, свобода совести, политкорректность. Они просто были органичной, повседневной частью его творчества, да и его жизни.

(Если кто-то из моих читателей находит политкорректность смешной и глупой, а терпимость или, как её ещё называют, толерантность, непозволительной роскошью, то напоминаю вам, господа, что политическая некорректность не менее глупа, но куда менее забавна, а единственная альтернатива терпимости — это нетерпимость, которая вполне может быть направлена и против вас. Слушайте Римского-Корсакова — и вам многое станет ясно.)

Таким образом, русский композитор опередил свою эпоху лет на сто. Европе, чтобы прийти к его ценностям и идеалам, потребовались две опустошительные войны и много ещё чего по мелочи. Римский-Корсаков был бóльшим европейцем, чем кто бы то ни было из его современников. Увы, он жил там, где это не могло быть оценено по достоинству ни соотечественниками, ни иностранцами. Окружённый благополучной семьёй и любящими учениками, всемирно признанный «живой классик», он был, тем не менее, очень одинок.

Но я верю, что если когда-нибудь будет происходить Последняя Битва между Светом и Тьмой, где гуманизм, просвещённость и самостоятельность сойдутся в неравной схватке с тиранией, стадностью и мракобесием, то силы Добра будут сражаться (и, конечно же, продувать) под музыку Римского-Корсакова.

Я люблю Вас, Николай Андреевич!